Биография

"Если не считать соседа - квартира напротив- и автоматчика, которого я встретила, я думаю, что я была первая. Я живу у Египетского мостика. И когда мне позвонил сосед и сказал, что в Галину стреляли, я ничего не поняла. Во-первых, накануне она мне звонила и сказала, что приедет на выходные, но я не знала, что именно в это время. Когда сказал, что стреляли, я спросила - где? Он ответил - у нас на канале. Я спросила, как она себя чувствует. Он - да приезжайте скорей. И я вышла. Я в тот вечер поздно пришла домой, была еще полностью одета, так что только накинула дубленку и выскочила, поймала тут же машину и была на месте через три-четыре минуты. У арки дома увидела две скорые помощи. Скорые помощи были высшего уровня, то ли мерседосовской фирмы, то ли какой, я не помню, я плохо в этом разбираюсь. Я рванула ручку одной: здесь Старовойтова? Мне сказали: нет, не ломайте дверь. Я к другой скорой помощи, открыла дверь, там сидели две медсестры, по крайней мере, так я видела: здесь Старовойтова? – Старовойтова умерла. Я побежала во двор, к подъезду. Сейчас пытаешься разумно рассказывать, но на самом деле вела себя так, как вела. Да, пока я ехала на машине, я думала, что у нас разные группы крови – у меня мамина, а у нее – папина. И как-то так вспомнила эпизод, когда было землетрясение в Армении, я пошла сдавать кровь, как многие тогда - тогда были более чувствительны к чужому несчастью. Отстояла очередь, а мне сказали: вам сорок лет, и вы не подходите. Я ужасно оскорбилась. И здесь, когда ехала, вспомнила, что у меня другая группа крови, вдруг понадобится, здесь возраст не учтут. И вот, когда мне сказали, что Старовойтова умерла, я побежала во двор, у дверей стоял парень в пятнистой форме с автоматом, как бы не пропуская никого. Я его, наверное, своим биополем просто смела, не прикасаясь - он отступил, я вбежала, увидела, что Галя лежит на этой площадке, был полумрак. Потом мне сказали, что в тот вечер свет был отключен в двух кварталах в течение полутора часов. Мы так и не узнали, специально это или нет. Но это было потом. Здесь я увидела полумрак, свет был, по-моему, только на третьем этаже. На первом и втором не было. Но для меня это было и легче, я не видела ни ран, ничего такого очевидно страшного. Но все равно было видно, что она очень мертвая и очень спокойная. Я подскочила, коснулась рук, они были теплые, в точности, как мои. Я не знаю этих медицинских показаний, но очевидно, что это было незадолго до того. Закрытые глаза. Спокойное лицо. И какая-то часть разума работала, поэтому я аккуратненько отступила вниз и стояла вот на той площадке и смотрела, в каком-то ступоре, что ли. И все время хотелось поправить ногу. Она лежала на спине, чуть набок, и одна нога, мне казалось, как-то неудобно лежит. С одной стороны, я понимала, что это глупости, что ей уже все равно, а с другой стороны мучительное чувство - которое, казалось, длилось часами - что нельзя поправить ногу. Потом в прессе сообщалось, что следственные действия начались только под утро, это полная ложь. Следственные действия начались быстро, при мне, здесь были разные службы, я не настолько хорошо разбираюсь, чтобы правильно называть, но делали баллистическую экспертизу, судмедэксперты работали, в начале еще пришли люди с собакой. Седая, мудрая овчарка, понюхала автомат, деликатно обошла Галю, нашла второй пистолет, потом прошла через двор на улицу Декабристов и через десять метров потеряла след. Стало очевидно, что потеряла след. Все время было чувство нереальности происходящего, сумеречный свет тому способствовал и сама ситуация, в это невозможно поверить даже до сих пор. Но если вспомнить что-то из тогдашних мыслей, на самом деле мысль была одна: как сказать об этом родителям, и защитная реакция дурацкая - как их обмануть, нельзя же сказать. Но вот как? Не получится. Утром, когда я вернулась, автоответчик, естественно, был перегружен - вопросами, воплями, криками ужаса. Не было голоса родителей. Я пришла домой без пяти десять, прослушала новости, все сказали, прослушала автоответчик, ополоснула лицо и поехала к родителям. И выяснилось, что они знали обо всем и не звонили мне. Берегли меня. Вот такие у нас родители.

Что еще? Когда я стояла и смотрела, как мне казалось, на Галю, я поняла часа через два или больше, что я просто уставилась в дуло автомата. Но совершенно это не осознавала. Автомат лежал на второй ступеньке. Галя лежала на площадке, рядом сумка ручная, и дорожная, а на второй ступеньке лежал автомат. И вот в него я смотрела очень внимательно, долго не осознавая. Еще любопытное с точки психиатрии наблюдение. Какое-то время у меня вытеснило память. Когда приехал сын, я показала ему другую площадку. Вот эту. А потом дома я вспомнила, позвонила ему: Платон, я показала тебе не то место. А он, мудрый мальчик, - это же отлично, иначе ты не выжила бы, хорошо, что ты это забыла. Потом прошло время, мне пришлось обращаться в ФСБ, много раз к ним обращалась, чтобы получить небольшую страховку за Галю, нужен был документ, что она убита и фотографию, подтверждающую это. И там мне пришлось выбрать из фотографий ярких и цветных, это было совершенно другое, чем то, что я видела, я видела в полумраке, и все было спокойно. Когда я увидела в цвете много фотографий - это достаточно страшно - у меня в голове проявилось много, я вспомнила все как бы снова. Сейчас я все это помню, уже защитная реакция кончилась. Кроме ощущения времени. Это было несколько часов, это невозможная ситуация.

Журналистов не пускали. Они пришли около часа ночи, пытались войти и заснять, было оцепление из ОМОНа, из милиции, а также то, что называется "важняк": ФСБ, по борьбе с терроризмом, приехали Власов, Черкесов - руководители МВД и ФСБ по Петербургу и области. Черкесов, кстати, летел с Галей в одном самолете. Работали оперативники, сказали, надо быстро работать, сейчас начальство приедет, натопчет, они действительно быстро отработали, успели. Сняли отпечатки, следы - в общем, все то, что положено. Потом у кого-то из начальства радиотелефон засигналил: Ельцин звонил, сейчас Степашин приедет, стали совещаться. Около семи утра приехал министр внутренних дел Сергей Степашин. В опорном пункте ОМОНа, который рядом с галиным домом, налили мне коньяку.

/…/ Родители хотели приехать сюда вскоре. Я их немножко обманывала: дверь, мол, опечатана. Хотя я сюда входила с работниками ФСБ. Здесь был досмотр в первые дни, бумажкой с печатью заклеили дверь. Но когда мне нужно было войти, я звонила в ФСБ, мне давали сотрудника, я входила туда. Родителям я это не рассказывала, говорила – там опечатано, войти нельзя. И это тянулось довольно долгое время - до 17 мая, Галиного дня рождения, после этого родители пришли сюда.

… Самое тяжелое, когда первый шок прошел: горечь от того, что я давно не могла с Галей толком поговорить, мне всегда этого не хватало, я даже хотела письмо ей писать. Мама все время теперь вспоминает ее в младенчестве: пяточки, пальчики… Сын – как это замерить?.. У Платона с Галей была очень глубокая привязанность. Он прилетел в тот же день. Из аэропорта позвонил, хотел поехать в морг. Мы сказали, что нельзя, берегли. Он рычал, как зверь...